«Я не регламентирую себя ничем»
Финансовая Россия, 06.06.2002г.
Татьяна Рассказова
«Иногда по ночам Небо входит в меня, и я становлюсь равен себе»
«Мое Я делает меня ничтожным, а виню я в этом других...»
«Любовь для мужчины существует лишь в прошлом.
Чтобы полюбить, нужно потерять»
В рамках фестиваля современной пьесы «Новая драма» питерский театр «Особняк» представил в конкурсе спектакль «Активная сторона бесконечности» Клима (по Кастанеде), а вне конкурса —моноспектакль «Я. .. Она… Не Я и Я» (автор — тоже Клим). Оба — с участием Александра Лыкова (известного широкой публике по работе в «Ментах»). (Лыков получил приз за лучшую мужскую роль, а Алексей Янковский — за режиссуру.) Поклонников милицейского «мыла» оба представленных проекта могли бы крайне озадачить. В частности, в моноспектакле Лыков читает бессюжетный и, можно сказать, философский текст с такой скоростью, будто мчится по полосе препятствий на гоночном авто, обдавая вас мутной жижей земного несовершенства. Причем тотальное несовершенство складывается из частных изъянов мироздания. Вы только успеваете стирать с лица комья катастрофического антагонизма между «Я» и «Мы», между мужской и женской любовью, между «Я» и «Небом». Поначалу едва ли не балаган, это действо постепенно перерастает в диалог с Небом, если не в попытку его заклинания.
— Ваш совместный с Климом «план побега от собственной бездарности» более чем удался. После «Я. .. Она… Не Я и Я» случилась овация — ваша работа, и правда, сильно действует…
Что вы говорите?! В самом деле?! Сообщите немедленно, как действует?
— Меня, по крайней мере, это неистовое шаманство ввергло. в некоторую прострацию, я добиралась домой, слабо воспринимая объективную реальность.
Да вы что?! Скажите это режиссеру Алексею Янковскому, а то он мне вчера такое влепил, что до сих пор не могу прийти в себя. Ему надо пересматривать какие-то позиции, это точно.
— «Небо огромно, и я его боюсь», — говорит ваш персонаж. А сами-то вы можете припомнить, что сознательно делали вопреки страху? (А то и вопреки Небу.)
Вопреки страху — практически все, меня очень многие вещи страшат. Наверное, нестрашно было бы сидеть в норе, совершая минимальное количество телодвижений и общаясь с минимальным числом людей. Страшновато бывает и перед выходом на сцену, и после спектакля — в ожидании разборов режиссера…
— Что-то вы не производите впечатления человека, пугливого в этом отношении. А интересно, отчаянный уроженец полубандитской Рахьи Александр Лыков когда-нибудь боялся, к примеру, выглядеть посмешищем?
Да-а. В нашей среде выглядеть объектом насмешек — вещь недопустимая.
— То есть вы не прокалывались, а лишь опасались проколоться?
Да, но какое-то время. Потом перестал.
— Такое ощущение, что вы совершенно раскрепощены: вам все, как сейчас говорят, «по барабану». (В положительном, то есть, смысле).
Нет, существуют вещи, способные сильно меня задеть. Это касается, например, трусости. Наверное, для мужчины важно понять, что это такое, почему она существует. Меня очень интересуют бесстрашные люди, поэтому в числе моих товарищей и бандиты, и менты. Я с изумлением наблюдаю, каким образом человеку удается быть бесстрашным, жить в бесстрашии. Мне это непонятно.
— Но чтобы понять надо быть рядом.
Я и рядом.
— Неужто на дело с бандитами ходите?
На дело не хожу, потому что это вещь профессиональная —а я не профессионал. У меня своя профессия — у них своя.
— Заканчивая репетицию, вы приложили ладонь к полу — это одно из актерских суеверий? Вы мнительны?
Есть некоторые вещи, которым я следую. Но это скорее относится к законам обустройства пространства, в котором предстоит работать. Вообще основное всегда — работа, а не наши личные взаимоотношения. Вот мой партнер, например, может меня ненавидеть, да и я к нему могу относиться с раздражением…
ПАРТНЕР (на всякий случай фамилию не называем): А чего? Я прошел, и уже — «ненавидеть»…
ЛЫКОВ: Ну ты прошел — не просто ж прошел… Мог бы и не ходить. Тебя никто не просил здесь сейчас ходить, да?
ПАРТНЕР: Ага, я помешал: тебя на диктофон записывают. Подумаешь…
ЛЫКОВ (корреспонденту): Тем не менее наши эмоции отношения к делу не имеют. Мы стремимся набрать такой объем работы, который бы не позволял ни о чем больше думать, чтоб некогда было концентрироваться на эмоциях. Это, конечно, игра такая — придешь развлечешься, в морду, чего доброго, кому-нибудь дашь, тебе дадут: хорошо. Но никто на этом не тормозит.
— Опять из пьесы Клима: "Актер — тот, кто никого не любит, кто не боится причинить боль своим близкими". Неужели так и есть?
Так и есть.
— А ради чего? Чем себя оправдываете?
Им от этого лучше будет. Я не берусь судить, что с ними происходит, но никто и ничто меня не ограничивает. Я не регламентирую себя ничем.
— Вы артист, можно сказать, нечеловеческого темперамента. Случалось упускать его из-под контроля?
Иногда меня замыкает от бешенства, я становлюсь неуправляемым.
— По жизни или в профессии?
Ну в работе-то ситуация так или иначе под контролем. В противном случае мы бы получили не театр, а сумасшедший дом. Театр подконтролен, и, кроме работы, там ничего практически нет. То есть если человек идет в эту профессию, чтобы получить какое-то удовлетворение, удовольствие, он сильно ошибается. Из-за этого заблуждения происходит масса разочарований и трагедий. В театр можно идти только отдавая себе отчет, что ты ввязываешься в очень серьезную работу.
— А вы отдавали?
Изначально — нет. Просто я прикидывал, что бы еще мог делать в жизни. Оказалось — меня мало что интересует… А театр — это возможность постоянного обучения, я не могу на чем-то затвердиться и сказать: я мастер.
— Кстати о «Мастере…» Расскажите, какие смысловые акценты сделал Вайткус в очередной версии «Мастера и Маргариты», только что поставленной на вас в Петербурге? Вы про что играете? Ваш Воланд — он кто? — Воланд — наблюдатель и экспериментатор. Он решает для себя какую-то важную задачу.
— Никакой инфернальности вы, я думаю, не акцентируете?
Нет. Это скорее похоже на то, как дети играют в войну. Или как они представляют любое событие. Я не исключение: я тоже что-то вроде большого маленького ребенка, который играет в историю о Мастере и Воланде. Там есть одна штука —монолог в конце, который идет не столько от персонажа, сколько от меня. Речь в нем об Истинном и Ложном. Небольшой такой моноложек минуты на три-четыре (пять-шесть-семь). Однажды я его читал семь минут — публика с ума сошла. Это текст Декарта, написанный в XVI веке на предмет доказательства бытия Божья. Декарт как математик и философ решил в этом вопросе разобраться. Он поставил под сомнение все, что считал истинным. А в конце концов пришел к выводу, что Бог таки существует.
— Но почему зрители-то обалдели?
А монолог выдержан в таких примерно выражениях: «Исследуя совершенство дел Божьих, нужно рассматривать не каждую сотворенную вещь в отдельности, а всю вселенную в целом, ибо то, что, существуя в отдельности, может быть, и оказалось бы действительно несовершенным, оказывается весьма совершенным как часть целого мира». Нормально, да? Вот так вот раньше люди мыслили. Такой текст трудно входит. Но сейчас мы с ним работаем.
— Когда-то «Менты» принесли вам общенациональное признание. Поясните, зачем вам сегодня понадобился непонятный народу Клим, зачем играете текст Кастанеды? То есть чего вы ждете от своего дрейфа из суперуспешного мейнстрима в опасную зону маргинальности?
Ну, наверное, периодически нужно все начинать сначала, есть такая нехитрая практика. В пользовании она непроста, зато проверена временем.
— Вы как-то сказали, что ваша жена (она же продюсер) позволяет вам отказываться от неинтересной работы. А может ли она настоять на съемках в рекламе, если деньги кончаются?
В принципе может, но, как правило, все определяю я сам. А семья меня поддерживает — под колеса рекламного бизнеса не пихает. Что, конечно, приятно. Даже дети, с которыми я недавно на этот счет советовался, сказали: «Знаешь, пап, пока у нас есть кусок хлеба, мы ходим в школу, у нас все нормально — давай ты в рекламе сниматься не будешь».
— Помните, у Булгакова Мастер не заслужил света, а заслужил покой. А чего на сегодняшний день заслуживает артист Лыков? Ну там, «Золотой маски»? Гоночного автомобиля? Хорошей взбучки? Контракта с Голливудом?.. Может, отпущения грехов?
Любой нормальный человек выбрал бы отпущение грехов. Хотя трудно говорить о вещах, в которых мало что понимаешь. Может, в этом смысле лучше получить какой-нибудь контракт с Голливудом, кто его знает? Вдруг это и было бы отпущением грехов: я ж не понимаю, за что мне их отпускают и в какой момент это происходит. .. (обернувшись на упитанного улыбчивого гражданина, смиренно поджидавшего за его спиной окончания интервью) Ой, мамоньки мои!.. Это как раз один из ментов, о которых я говорил, материализовался!
— Еще пара вопросов —и прижмете товарища к исстрадавшейся груди. Вот когда Алексей Герман целый месяц вас пробовал на главную роль в «Трудно быть богом», а потом взял Ярмольника, вы сказали замечательную фразу: «Герман сам создает себе трудности — они в нем рождают энергию. Иначе он не знал бы, что делать, как снимать». А что рождает энергию в вас: препятствия, какая-нибудь неразделенная любовь, обида, может быть, допинги?
Допинги вещь хорошая, но чаще всего энергию рождает неизвестная для меня работа. Совершенно неизвестная, когда я просто не понимаю, как ее сделать. Она вызывает во мне интерес ученика — дразнит возможностью обучаться. Интересно, когда непонятно, а когда понятно — что здесь интересного?
— Снимаясь в «Ментах», вы узнали, что, оказывается, в убойный отдел часто включают неугодных начальству людей…
Раньше так было — сейчас-то уже нет.
— Но неугодные и неудобные существуют, наверное, и в театре. Если б вы формировали свою команду (убойного же, скажем, качества), кого бы в нее взяли?
Я не буду называть никаких имен и фамилий, скажу только, что команда жизнеспособна не тогда, когда есть лидер, а все остальные его слушают (эта ситуация через какое-то время разрушается), а когда есть люди, способные переживать нечто подобное тому, что переживаешь ты сам, — просто в силу того, что иначе не могут. Когда не надо никого агитировать и тащить, и каждый, решая свои вопросы, тем самым решает и общие. Примерно такая ситуация у нас в «Особняке», хотя она и неоднозначна.
— А эти трения с партнером — они были сымпровизированы как бы «на зрителя»?
Нет, мы действительно не любим друг друга. А за что любить-то? Ну за что мне любить его, если он - говно, и я сам — говно, так что в нем я вижу собственное отражение?.. Просто когда ты стремишься к какому-то совершенству (если не притворяешься), то радуешься, заметив, что партнер работает лучше тебя. Мне, по крайней мере, в таких случаях радостно. Потому что мы идем одним путем. Только не видим друг друга.
2002г.
Финансовая Россия, 06.06.2002г.
Татьяна Рассказова
«Иногда по ночам Небо входит в меня, и я становлюсь равен себе»
«Мое Я делает меня ничтожным, а виню я в этом других...»
«Любовь для мужчины существует лишь в прошлом.
Чтобы полюбить, нужно потерять»
В рамках фестиваля современной пьесы «Новая драма» питерский театр «Особняк» представил в конкурсе спектакль «Активная сторона бесконечности» Клима (по Кастанеде), а вне конкурса —моноспектакль «Я. .. Она… Не Я и Я» (автор — тоже Клим). Оба — с участием Александра Лыкова (известного широкой публике по работе в «Ментах»). (Лыков получил приз за лучшую мужскую роль, а Алексей Янковский — за режиссуру.) Поклонников милицейского «мыла» оба представленных проекта могли бы крайне озадачить. В частности, в моноспектакле Лыков читает бессюжетный и, можно сказать, философский текст с такой скоростью, будто мчится по полосе препятствий на гоночном авто, обдавая вас мутной жижей земного несовершенства. Причем тотальное несовершенство складывается из частных изъянов мироздания. Вы только успеваете стирать с лица комья катастрофического антагонизма между «Я» и «Мы», между мужской и женской любовью, между «Я» и «Небом». Поначалу едва ли не балаган, это действо постепенно перерастает в диалог с Небом, если не в попытку его заклинания.
— Ваш совместный с Климом «план побега от собственной бездарности» более чем удался. После «Я. .. Она… Не Я и Я» случилась овация — ваша работа, и правда, сильно действует…
Что вы говорите?! В самом деле?! Сообщите немедленно, как действует?
— Меня, по крайней мере, это неистовое шаманство ввергло. в некоторую прострацию, я добиралась домой, слабо воспринимая объективную реальность.
Да вы что?! Скажите это режиссеру Алексею Янковскому, а то он мне вчера такое влепил, что до сих пор не могу прийти в себя. Ему надо пересматривать какие-то позиции, это точно.
— «Небо огромно, и я его боюсь», — говорит ваш персонаж. А сами-то вы можете припомнить, что сознательно делали вопреки страху? (А то и вопреки Небу.)
Вопреки страху — практически все, меня очень многие вещи страшат. Наверное, нестрашно было бы сидеть в норе, совершая минимальное количество телодвижений и общаясь с минимальным числом людей. Страшновато бывает и перед выходом на сцену, и после спектакля — в ожидании разборов режиссера…
— Что-то вы не производите впечатления человека, пугливого в этом отношении. А интересно, отчаянный уроженец полубандитской Рахьи Александр Лыков когда-нибудь боялся, к примеру, выглядеть посмешищем?
Да-а. В нашей среде выглядеть объектом насмешек — вещь недопустимая.
— То есть вы не прокалывались, а лишь опасались проколоться?
Да, но какое-то время. Потом перестал.
— Такое ощущение, что вы совершенно раскрепощены: вам все, как сейчас говорят, «по барабану». (В положительном, то есть, смысле).
Нет, существуют вещи, способные сильно меня задеть. Это касается, например, трусости. Наверное, для мужчины важно понять, что это такое, почему она существует. Меня очень интересуют бесстрашные люди, поэтому в числе моих товарищей и бандиты, и менты. Я с изумлением наблюдаю, каким образом человеку удается быть бесстрашным, жить в бесстрашии. Мне это непонятно.
— Но чтобы понять надо быть рядом.
Я и рядом.
— Неужто на дело с бандитами ходите?
На дело не хожу, потому что это вещь профессиональная —а я не профессионал. У меня своя профессия — у них своя.
— Заканчивая репетицию, вы приложили ладонь к полу — это одно из актерских суеверий? Вы мнительны?
Есть некоторые вещи, которым я следую. Но это скорее относится к законам обустройства пространства, в котором предстоит работать. Вообще основное всегда — работа, а не наши личные взаимоотношения. Вот мой партнер, например, может меня ненавидеть, да и я к нему могу относиться с раздражением…
ПАРТНЕР (на всякий случай фамилию не называем): А чего? Я прошел, и уже — «ненавидеть»…
ЛЫКОВ: Ну ты прошел — не просто ж прошел… Мог бы и не ходить. Тебя никто не просил здесь сейчас ходить, да?
ПАРТНЕР: Ага, я помешал: тебя на диктофон записывают. Подумаешь…
ЛЫКОВ (корреспонденту): Тем не менее наши эмоции отношения к делу не имеют. Мы стремимся набрать такой объем работы, который бы не позволял ни о чем больше думать, чтоб некогда было концентрироваться на эмоциях. Это, конечно, игра такая — придешь развлечешься, в морду, чего доброго, кому-нибудь дашь, тебе дадут: хорошо. Но никто на этом не тормозит.
— Опять из пьесы Клима: "Актер — тот, кто никого не любит, кто не боится причинить боль своим близкими". Неужели так и есть?
Так и есть.
— А ради чего? Чем себя оправдываете?
Им от этого лучше будет. Я не берусь судить, что с ними происходит, но никто и ничто меня не ограничивает. Я не регламентирую себя ничем.
— Вы артист, можно сказать, нечеловеческого темперамента. Случалось упускать его из-под контроля?
Иногда меня замыкает от бешенства, я становлюсь неуправляемым.
— По жизни или в профессии?
Ну в работе-то ситуация так или иначе под контролем. В противном случае мы бы получили не театр, а сумасшедший дом. Театр подконтролен, и, кроме работы, там ничего практически нет. То есть если человек идет в эту профессию, чтобы получить какое-то удовлетворение, удовольствие, он сильно ошибается. Из-за этого заблуждения происходит масса разочарований и трагедий. В театр можно идти только отдавая себе отчет, что ты ввязываешься в очень серьезную работу.
— А вы отдавали?
Изначально — нет. Просто я прикидывал, что бы еще мог делать в жизни. Оказалось — меня мало что интересует… А театр — это возможность постоянного обучения, я не могу на чем-то затвердиться и сказать: я мастер.
— Кстати о «Мастере…» Расскажите, какие смысловые акценты сделал Вайткус в очередной версии «Мастера и Маргариты», только что поставленной на вас в Петербурге? Вы про что играете? Ваш Воланд — он кто? — Воланд — наблюдатель и экспериментатор. Он решает для себя какую-то важную задачу.
— Никакой инфернальности вы, я думаю, не акцентируете?
Нет. Это скорее похоже на то, как дети играют в войну. Или как они представляют любое событие. Я не исключение: я тоже что-то вроде большого маленького ребенка, который играет в историю о Мастере и Воланде. Там есть одна штука —монолог в конце, который идет не столько от персонажа, сколько от меня. Речь в нем об Истинном и Ложном. Небольшой такой моноложек минуты на три-четыре (пять-шесть-семь). Однажды я его читал семь минут — публика с ума сошла. Это текст Декарта, написанный в XVI веке на предмет доказательства бытия Божья. Декарт как математик и философ решил в этом вопросе разобраться. Он поставил под сомнение все, что считал истинным. А в конце концов пришел к выводу, что Бог таки существует.
— Но почему зрители-то обалдели?
А монолог выдержан в таких примерно выражениях: «Исследуя совершенство дел Божьих, нужно рассматривать не каждую сотворенную вещь в отдельности, а всю вселенную в целом, ибо то, что, существуя в отдельности, может быть, и оказалось бы действительно несовершенным, оказывается весьма совершенным как часть целого мира». Нормально, да? Вот так вот раньше люди мыслили. Такой текст трудно входит. Но сейчас мы с ним работаем.
— Когда-то «Менты» принесли вам общенациональное признание. Поясните, зачем вам сегодня понадобился непонятный народу Клим, зачем играете текст Кастанеды? То есть чего вы ждете от своего дрейфа из суперуспешного мейнстрима в опасную зону маргинальности?
Ну, наверное, периодически нужно все начинать сначала, есть такая нехитрая практика. В пользовании она непроста, зато проверена временем.
— Вы как-то сказали, что ваша жена (она же продюсер) позволяет вам отказываться от неинтересной работы. А может ли она настоять на съемках в рекламе, если деньги кончаются?
В принципе может, но, как правило, все определяю я сам. А семья меня поддерживает — под колеса рекламного бизнеса не пихает. Что, конечно, приятно. Даже дети, с которыми я недавно на этот счет советовался, сказали: «Знаешь, пап, пока у нас есть кусок хлеба, мы ходим в школу, у нас все нормально — давай ты в рекламе сниматься не будешь».
— Помните, у Булгакова Мастер не заслужил света, а заслужил покой. А чего на сегодняшний день заслуживает артист Лыков? Ну там, «Золотой маски»? Гоночного автомобиля? Хорошей взбучки? Контракта с Голливудом?.. Может, отпущения грехов?
Любой нормальный человек выбрал бы отпущение грехов. Хотя трудно говорить о вещах, в которых мало что понимаешь. Может, в этом смысле лучше получить какой-нибудь контракт с Голливудом, кто его знает? Вдруг это и было бы отпущением грехов: я ж не понимаю, за что мне их отпускают и в какой момент это происходит. .. (обернувшись на упитанного улыбчивого гражданина, смиренно поджидавшего за его спиной окончания интервью) Ой, мамоньки мои!.. Это как раз один из ментов, о которых я говорил, материализовался!
— Еще пара вопросов —и прижмете товарища к исстрадавшейся груди. Вот когда Алексей Герман целый месяц вас пробовал на главную роль в «Трудно быть богом», а потом взял Ярмольника, вы сказали замечательную фразу: «Герман сам создает себе трудности — они в нем рождают энергию. Иначе он не знал бы, что делать, как снимать». А что рождает энергию в вас: препятствия, какая-нибудь неразделенная любовь, обида, может быть, допинги?
Допинги вещь хорошая, но чаще всего энергию рождает неизвестная для меня работа. Совершенно неизвестная, когда я просто не понимаю, как ее сделать. Она вызывает во мне интерес ученика — дразнит возможностью обучаться. Интересно, когда непонятно, а когда понятно — что здесь интересного?
— Снимаясь в «Ментах», вы узнали, что, оказывается, в убойный отдел часто включают неугодных начальству людей…
Раньше так было — сейчас-то уже нет.
— Но неугодные и неудобные существуют, наверное, и в театре. Если б вы формировали свою команду (убойного же, скажем, качества), кого бы в нее взяли?
Я не буду называть никаких имен и фамилий, скажу только, что команда жизнеспособна не тогда, когда есть лидер, а все остальные его слушают (эта ситуация через какое-то время разрушается), а когда есть люди, способные переживать нечто подобное тому, что переживаешь ты сам, — просто в силу того, что иначе не могут. Когда не надо никого агитировать и тащить, и каждый, решая свои вопросы, тем самым решает и общие. Примерно такая ситуация у нас в «Особняке», хотя она и неоднозначна.
— А эти трения с партнером — они были сымпровизированы как бы «на зрителя»?
Нет, мы действительно не любим друг друга. А за что любить-то? Ну за что мне любить его, если он - говно, и я сам — говно, так что в нем я вижу собственное отражение?.. Просто когда ты стремишься к какому-то совершенству (если не притворяешься), то радуешься, заметив, что партнер работает лучше тебя. Мне, по крайней мере, в таких случаях радостно. Потому что мы идем одним путем. Только не видим друг друга.
2002г.