«Опять они разговаривают».
Общий тон «Новой драмы»
«Время» № 179, 28.09.2005г.
Анна Гордеева
Фестиваль «Новая драма», что с утра до ночи гудит в Центре имени Мейерхольда, прошумел уже на две трети: еще вот впишется в программу Театр.doc, стенографирующий речь современного города (впрочем, деревню тоже не забывают), да покажутся польский театр имени Ежиго Шанявского («Шахта») и театр из города Глазова («Околесица»). Но позади уже заранее планировавшийся лидер («Город» Евгения Гришковца в театре имени себя поставил Оскарас Коршуновас -- две раскрученные фигуры, два узнаваемых лица), пройден всегда обещающий полный зал сюжет («Ромео и Джульетта» в постановке Клима, Омский «Пятый театр»), грянула финская хроника, как утверждала реклама, с самым известным местным актером в роли старой алкоголички («Коккола», Городской театр Тампере и Ауринкетеатр). И при всей несхожести стран, языков и манер в спектаклях «Новой драмы» обнаружилось нечто общее.
<...>
Количество слов просто глушит драму, не дает спектаклю дышать и развиваться. Самый яркий пример тому - «Ромео и Джульетта». Драматург Алексей Янковский пересказал шекспировскую пьесу с невероятным количеством подробностей: мы узнали, как когда-то погибла дочка кормилицы, что отец Лоренцо думает о монастырях (в них удаляются те, кто не в силах справиться с жизнью) и т.д., и т.п. Причем пересказано все это каким-то квазивозвышенным штилем, дурным стихом, и - нет, я понимаю, что у нас постмодернизм - мимоходом выясняется, что Парис - это тот же самый Парис, что увез Елену, а еще до того - что «Ромео и Джульетту» репетируют солдаты (правда, эта тема как-то проглядывает и исчезает - вот одна репетиция, и все, больше о подневольных артистах ни слова). Но вот что характерно: слова не просто запудривают, замусоривают действие, они его съедают. Нет дуэли Меркуцио и Тибальда - о ней только упомянули, и вот уже два готовых покойника, держась за руки, направляются к заднику. Нет и последовательных смертей Ромео и Джульетты - парочка уходит вообще без объяснений. В театре уже не могут умирать. В театре могут только разговаривать.
Но - опять - живая природа театра берет свое. И идейный маргинал Клим дает оторваться совсем молодым артистам: сцены разговоров (можно, я скажу «болтовни»? это будет точнее) прослоены буйными танцами. Под какие-то цыганско-венгерские мелодии все - без разбора кланов и семей - раз в десять минут отрываются так, что чуть подметки не отлетают. И вприсядку, и в брейк, и в крик, и в ор - и лучше всех злобная кроха Джульетта (Анастасия Шевелева). И после смерти у них грядет дискотека - ну, а что под «Чардаш» Монти, так то даже веселее.
Общий тон «Новой драмы»
«Время» № 179, 28.09.2005г.
Анна Гордеева
Фестиваль «Новая драма», что с утра до ночи гудит в Центре имени Мейерхольда, прошумел уже на две трети: еще вот впишется в программу Театр.doc, стенографирующий речь современного города (впрочем, деревню тоже не забывают), да покажутся польский театр имени Ежиго Шанявского («Шахта») и театр из города Глазова («Околесица»). Но позади уже заранее планировавшийся лидер («Город» Евгения Гришковца в театре имени себя поставил Оскарас Коршуновас -- две раскрученные фигуры, два узнаваемых лица), пройден всегда обещающий полный зал сюжет («Ромео и Джульетта» в постановке Клима, Омский «Пятый театр»), грянула финская хроника, как утверждала реклама, с самым известным местным актером в роли старой алкоголички («Коккола», Городской театр Тампере и Ауринкетеатр). И при всей несхожести стран, языков и манер в спектаклях «Новой драмы» обнаружилось нечто общее.
<...>
Количество слов просто глушит драму, не дает спектаклю дышать и развиваться. Самый яркий пример тому - «Ромео и Джульетта». Драматург Алексей Янковский пересказал шекспировскую пьесу с невероятным количеством подробностей: мы узнали, как когда-то погибла дочка кормилицы, что отец Лоренцо думает о монастырях (в них удаляются те, кто не в силах справиться с жизнью) и т.д., и т.п. Причем пересказано все это каким-то квазивозвышенным штилем, дурным стихом, и - нет, я понимаю, что у нас постмодернизм - мимоходом выясняется, что Парис - это тот же самый Парис, что увез Елену, а еще до того - что «Ромео и Джульетту» репетируют солдаты (правда, эта тема как-то проглядывает и исчезает - вот одна репетиция, и все, больше о подневольных артистах ни слова). Но вот что характерно: слова не просто запудривают, замусоривают действие, они его съедают. Нет дуэли Меркуцио и Тибальда - о ней только упомянули, и вот уже два готовых покойника, держась за руки, направляются к заднику. Нет и последовательных смертей Ромео и Джульетты - парочка уходит вообще без объяснений. В театре уже не могут умирать. В театре могут только разговаривать.
Но - опять - живая природа театра берет свое. И идейный маргинал Клим дает оторваться совсем молодым артистам: сцены разговоров (можно, я скажу «болтовни»? это будет точнее) прослоены буйными танцами. Под какие-то цыганско-венгерские мелодии все - без разбора кланов и семей - раз в десять минут отрываются так, что чуть подметки не отлетают. И вприсядку, и в брейк, и в крик, и в ор - и лучше всех злобная кроха Джульетта (Анастасия Шевелева). И после смерти у них грядет дискотека - ну, а что под «Чардаш» Монти, так то даже веселее.